Я не выношу, если мужчины остаются ко мне равнодушны. Я сейчас вот так погляжу... и еще раз... пока он не покорится. А тогда мне - все равно...
Это все - детским тоном счастливой девочки, до самозабвения довольной тем, что она есть. Несколько покоряющих взглядов в мою сторону. Затем, в коридоре: "Вы не думайте, что я такая, как я говорила. Я терпеть не могу этих мужчин, что ухаживают. Они всегда одни и те же слова говорят и то же делают. Мне совсем другое нужно и совсем иначе. Вот за мной Бальмонт ухаживал. Но он совсем мужчина. Я только мужчин люблю, а дам не люблю. Они все друг друга ненавидят".
- В этом мы с Вами расходимся - я предпочитаю дам и не люблю мужчин...
***
Молчание. Я - мгновенным, как проблеск, чувством, что нет человека на свете дороже. Потом опять равнодушие.
- Кажется, поздно...
- Нет. Посидите еще... Можно...
Я бы хотела жить в очень привычной обстановке, чтобы не пугаться, когда просыпаюсь. Мне снятся страшные сны.
Мне бы хотелось, чтобы пришел гигант, взял бы меня на руки и унес. Я бы только глядела в его глаза и только в них видела бы отражение мира... Все доходило бы ко мне только через него. Я бы ему рассказывала сказки, а он бы для меня творил бы новые миры - так, шутя, играя. Неужели этот гигант никогда не придет...
Я думал, что я всегда ведь тоже ждал великого учителя, но он никогда не приходил, и я видел, что я должен творить сам и что другие приходят и спрашивают меня.
Но я не сказал этого.
***
А потом говорил мне: "Не грызите же Вы его... Не ругайте же его. Бросьте говорить о его фельетонах и статьях... Удивительные люди... То убегают друг от друга... смотрят в разные стороны... А то вдруг уйдут в отдельную комнату, пошепчутся полчаса об четвертом измерении и выходят с сияющими лицами..."
***
Я зеркало*. Я отражаю в себе каждого, кто становится передо мной. И я не только отражаю его лицо - его мысли - я начинаю считать это лицо и эти мысли своими. Это очень ценят те, кото...
Тут позвонила Маргарита Васильевна.
"Вы часто бываете тем манекеном, который танцует вальс, повторяет "какое прекрасное платье" и убивает свою даму".
***
Эти три дня я провел в смутном тумане лихорадки, насморка и острой боли горла. Все притупилось, и боль притупилась. Единственное, что я помню ярко, это астральное видение Вячеслава. Это было в пятницу ночью. К нему пришла Анна Рудольфовна и по очереди приводила всех нас: Аморю, Лидию, меня. "Это дитя мое возлюбленное*. Отдаю ее тебе", - сказала она про Аморю. Я, приведенный во сне, сказал: "Люблю тебя. Прощаю. Я коснулся воды. А ты вихрь вихревой".
***
Аморя пришла спать. Мне надо было ей сказать очень много. Теперь я не мог говорить от радости, что вижу ее.
"Аморя, ну видишь... Я воплотился. Я теперь знаю боль. Я несколько дней тому назад знал только радость. А теперь все боль. Вся наша жизнь с тобой, все наше прошлое каждым мгновеньем своим во мне болит. Я уже чувствую, что теперь бы я не мог прийти в комнату к Вячеславу, когда ты там. Я бы сидел здесь всю ночь и мучился бы, и ждал".
Мы легли. Все прошло. Вячеслав пришел. Опять у меня был порыв любви к нему. Мы держались с ним за руки. Я чувствовал, что отдаю ему Аморю радостно и совсем. Я целовал его голову и его руки. Но он тоже целовал мою руку. И мне на мгновение сделалось страшно больно, точно он не хотел принять моего поцелуя. Но все это прошло, и мне было радостно и спокойно. С этим же радостным спокойствием я проснулся утром. Я делал гимнастику, обливался, чего я не делал во время болезни, и сосредоточивался. Все было ясно. Я спокойно мог видеть, как Аморя уходила из комнаты и возвращалась. Мне надо уехать, думал я. Я уеду в Италию на месяц. Теперь там весна. Потом я вернусь. Тогда все определится, все будет ясно. Я тогда приму Аморю уже по-новому. Но все это неожиданно оборвалось.
Мы говорили в комнате Лидии - все вчетвером. Лидия горячо упрекала Вячеслава в насильственности. Он сказал между прочим: "Я испытывал душу Маргариты". Я вдруг этого не вынес и сказал: "Я не могу допустить испытаний над человеческой душой". Но оказалось, что я это не сказал, а закричал, сжавши кулаки. Тогда Вячеслав сказал: "Я имею право, потому что взял его". Я выскочил из комнаты. Потом вернулся. Но уже не мог говорить. Весь день был проведен в сильнейшем волнении. Я долго, долго говорил Аморе о том, что все разрушилось.
***
Лиля: Однажды брат* мне сказал:
- Ты знаешь, что случилось? Только ты не говори никому об этом: Дьявол победил Бога. Этого еще никто не знает.
И он взял с меня слово, что я никому этого не скажу до трех дней. Я спросила, что же нам делать. Он сказал, что, может быть, теперь было бы более всего выгодно, чтобы мы перешли на сторону Дьявола. Но я не согласилась. Через 3 дня он мне сообщил, что Богу удалось как-то удрать. Я тогда почувствовала маленькое презрение к Богу и перестала молиться.